Последний присяжный. Страница 1

Джон Гришем

Последний присяжный

Часть первая

Глава 1

После нескольких десятилетий упорно-неудовлетворительного и ласково-нерадивого управления газета «Форд каунти таймс» обанкротилась. Это случилось в 1970-м. Ее владелице и издательнице мисс Эмме Коудл было девяносто три года, и она доживала свой век в доме для престарелых в Тьюпело, прикованная к постели. Редактору газеты, ее сыну Уилсону Коудлу, было за семьдесят, и в голове у него, в верхней части скошенного, непропорционально длинного лба, от Первой мировой войны осталась металлическая заплатка. Заплатку закрывал аккуратный кружок вживленной темной кожи, и всю свою взрослую жизнь Уилсону Коудлу приходилось терпеть кличку Пятно. Пятно, сделай то. Пятно, сделай это. Пятно, сюда. Пятно, туда.

В молодые годы он писал о городских собраниях, футбольных матчах, выборах, судебных заседаниях, церковных мероприятиях — словом, обо всех событиях общественной жизни округа Форд. Он был отличным репортером, всегда старался докопаться до сути и обладал хорошей интуицией. Судя по всему, черепно-мозговая травма не повлияла на журналистские способности, но в какой-то момент после Второй мировой «заплатка», очевидно, сместилась, и мистер Коудл перестал писать что бы то ни было, кроме некрологов. Зато некрологи он обожал. Сочинению каждого посвящал много часов. Его длинные панегирики являли собой образцы риторической прозы, в них он подробно описывал жизненный путь даже самых незначительных представителей округа Форд. А уж материалам на смерть богатого или знаменитого гражданина отводилась вся первая полоса — такие события мистер Коудл использовал сполна. Он не пропускал ни одних похорон, ни одних поминок и никогда не писал о покойных ничего дурного. Всякого покидающего земную юдоль он увенчивал славой. Поэтому округ Форд был лучшим местом для того, чтобы умереть. И Пятно пользовался большой популярностью, несмотря на свое безумие.

Единственный серьезный кризис в его журналистской карьере произошел в 1967 году, когда движение за гражданские права добралось наконец и до округа Форд. Газета никогда не давала ни малейшего повода заподозрить ее в расовой терпимости. Ни одно черное лицо не появилось на ее страницах, за исключением тех, которые принадлежали преступникам либо подозреваемым в совершении преступлений. Никаких объявлений о бракосочетаниях чернокожих. Никаких упоминаний о чернокожих учениках, окончивших школу с отличием, или успехах «их» бейсбольных команд. Но в 1967 году мистер Коудл сделал поразительное открытие. Проснувшись однажды утром, он вдруг осознал, что в округе Форд умирают также и чернокожие и что их уход в мир иной не получает должного отражения в прессе. Это был неизведанный океан, таивший в себе огромные возможности для автора некрологов, и мистер Коудл отважно пустился в плавание по его опасным просторам. В среду восьмого марта 1967 года «Таймс» стала первой принадлежащей белому хозяину еженедельной газетой в Миссисипи, поместившей сообщение о смерти чернокожего. На первый взгляд публикация прошла незамеченной.

На следующей неделе мистер Коудл поместил уже три «черных» некролога, и пошли разговоры. А к концу месяца над газетой нависла угроза всеобщего бойкота, читатели отказывались от подписки, рекламодатели и желающие поместить частные объявления придерживали свои деньги. Мистер Коудл прекрасно понимал, что происходит, но был слишком впечатлен своим новым статусом борца за расовое равенство, чтобы обращать внимание на такие банальные вещи, как доходы. Через полтора месяца после публикации первого исторического некролога он изложил на первой полосе крупным шрифтом свое новое издательское кредо, доходчиво объяснив публике, что намерен печатать все, что ему, черт побери, нравится, а если кому-то из белых это не по душе, пусть не рассчитывает на собственный некролог.

В Миссисипи достойный переход в мир иной — важная составляющая часть жизни как для белых, так и для черных, и мысль о том, чтобы быть упокоенным, лишившись привилегии посмертной славы, которую Пятно обеспечивал каждому своим хвалебным некрологом, для большинства белых граждан оказалась невыносимой. Притом что никто не усомнился: он достаточно безумен, чтобы привести угрозу в исполнение.

Следующий номер газеты изобиловал обоими типами некрологов, «белыми» и «черными», все они были расположены в строго алфавитном порядке, без какой бы то ни было дискриминации. Газета разошлась полностью, и начался короткий период процветания.

Банкротство было названо вынужденным — будто кто-то мог стремиться к нему добровольно. Крупнейшим кредитором стал хозяин типографии из Мемфиса, которому газета задолжала шестьдесят тысяч долларов. Были и другие, уже более полугода ожидавшие погашения долгов. Возвращения кредита требовал и старейший залоговый банк.

Я был в редакции новичком, но кое-какие слухи доходили и до меня. Когда низкорослый человек в остроносых туфлях с важным видом вошел через парадную дверь и заявил, что ему нужен Уилсон Коудл, я как раз сидел в приемной на столе и читал журнал.

— Он в Ритуальном доме, — сказал я.

Карлик оказался самоуверенным. Из-под полы мятого морского кителя у него явно выпирал пистолет, так носят оружие, когда хотят, чтобы его заметили. Вероятно, у него было разрешение, хотя в округе Форд оно в общем-то и не требовалось, по крайней мере в 1970 году.

— Мне необходимо передать ему бумаги, — заявил карлик, помахивая конвертом.

Я не собирался ему помогать, но и грубить карлику было неловко. Даже вооруженному.

— Мистер Коудл в Ритуальном доме, — повторил я.

— Тогда я оставляю это вам для передачи ему, — решил лилипут.

Хотя я прожил в здешних местах меньше двух месяцев, а до того учился в колледже на Севере, кое-что уже успел усвоить. Например, я понимал, что добрые вести с нарочным не присылают. Их отправляют по почте или передают из рук в руки, но с курьером — никогда. В этих бумагах таилась какая-то неприятность, и я не хотел иметь к ней никакого отношения.

— Я не возьму ваши бумаги, — сказал я и отвел глаза.

Согласно законам природы, карликам положено быть покладистыми и мирными, этот парень не составлял исключения. Пистолет он прихватил для храбрости. Курьер с самодовольной ухмылкой окинул взглядом приемную, понял, что ситуация безвыходная, поэтому с показной театральностью засунул конверт обратно в карман и спросил:

— И где находится этот Ритуальный дом?

Я, как мог, объяснил, и он ушел. Час спустя приковылял Пятно, размахивая теми самыми бумагами и истерически завывая.

— Все кончено! Все кончено! — повторял он, передавая мне ходатайство о вынужденном банкротстве. Секретарша Маргарет Райт и репортер Харди, выбежавшие из соседней комнаты, пытались успокоить хозяина. Но он сидел в кресле, упершись локтями в колени, обхватив голову руками, и жалобно всхлипывал. Я начал читать ходатайство вслух, чтобы довести до всеобщего сведения.

В нем говорилось, что мистеру Коудлу надлежит через неделю явиться в Оксфорд для встречи с кредиторами в присутствии судьи, который и примет решение: будет ли газета продолжать функционировать до тех пор, пока опекунский совет не разберется в деле по существу. Маргарет и Харди наверняка были больше озабочены потерей работы, чем нервным срывом мистера Коудла, однако оставались рядом и сочувственно поглаживали его по плечу.

Внезапно рыдания стихли, мистер Коудл встал, закусив губу, и объявил:

— Я должен сообщить маме.

Мы, трое, переглянулись. Слабое сердце Эммы Коудл продолжало биться, едва заметно — ровно настолько, насколько требовалось, чтобы отсрочить похороны. Она не соображала даже, какого цвета желе, коим ее потчевали, жизнь округа Форд и его газеты тем паче была для нее чем-то потусторонним. Она была слепа, глуха и весила менее восьмидесяти фунтов. И вот с таким-то человеком Пятно вознамерился обсудить вопрос вынужденного банкротства. В этот момент я понял, что и сам он уже не с нами.